Забираю бабушку из больницы. По дороге слушаю рассказы. Есть что послушать.
У женщины с большим ожирением взяли кровь на сахар. Анализ показал запредельные показатели (где-то на уровне значения “Труп” по шкале американского алкотестера из байки Задорнова).
“Ни в коем случае до вечера ничего не ешьте!”
Обед ей, естественно, не дали.
Женщина не осознала, что вопрос на самом – деле жизни и смерти, и спокойно наяривала сливки и сушки на глазах соседок.
Через несколько часов – новый анализ. Уровень сахара в крови – еще выше прежнего.
Медсестра: “Вы ели что-нибудь?”
Та: “Нет, я ничего не ела!”, сказала та на виду у всех.
У врачей переполох: как же так, уровень сахара растет сам по себе на и так запредельных уровнях.
Прибегает врач: “Женщина, признавайтесь! Что вы ели после первого анализа?”
Та: “Ни-че-го-я-не-е-ла!”
Молчание.
Народ снова молчит, и здесь бабушка уже не выдержала.
“Чего ты врешь-то, а?! Люди сбежались, не могут понять, в чем дело, а она разожралась и продолжает”. И уже обращаясь ко врачам: “Полпачки сушек и две упаковки сливок”.
У врача гора свалилась с плеч: “Ой, женщина, спасибо Вам!”
Бабушка же восприняла ситуацию как само собой разумеющееся. Так и должно быть.
В этой истории меня цепляет не стремление человека к саморазрушению.
Этому сложно удивляться, живя в стране-мировом лидере по детской наркомании, про алкоголизм молчу.
Нормальная такая обратная реакция на перенаселенность Земли.
Если не получается уменьшить желание рожать – можно увеличить желание умереть.
Меня цепляет покорность обывателей, хотя в ней тоже ничего удивительного нет для людей с советскими-крестьянскими-имперскими-царскими генами.
Когда пытаешься нести проактивность в люди (собственным примером, как по книжкам: “нельзя заставить – можно только показать”), хочется закрыться от этого мира и уйти в параллельный.
И в этом я похож на свою бабушку.
Ее муж, мой дедушка – один из самых достойных людей, про которых я когда-либо слышал.
Он умер от рака, когда маме было 5 лет – и из беззаботного замужества бабушка была выброшена в подъем двоих детей на ноги.
Ни один из далее встречавшихся ей мужчин дедушке в подметки не годился, и она предпочла больше ни с кем не встречаться.
Борьба за жизнь вылилась в бескомпромиссность: лучше высказать всё как есть, чем терпеть море бессмысленности вокруг.
Это вызвало уважение окружющих, привыкших к слепой покорности. И если первая новая квартира была получена в качестве улучшения жилищных условий в обмен на старую – то вторую она сама себе лично заработала за 20 лет карьеры, и обеспечила безбедную старость, сдавая ее в аренду.
Живёт после выхода на пенсию – в относительно тихой сельской местности, после смерти прадедушки – одна.
За исключением нескольких подруг, никаких потребностей в социализации не имеет.
И сталкиваясь с безответственностью, инфантильностью и овощизмом этого мира, я её понимаю.
Недавно за 3 дня сразу 3 человека засунули свои головы в песок, вместо того, чтобы 1 раз спокойно сказать, что нам не по пути.
Я не удивился этому, лишь поиронизировал по поводу совпадения (или – один раз: случайность, два: тенденция, три: уже закономерность?) и “пошёл дальше”.
Где ты, легкость в делах с людьми, для которых постыдность – норма жизни?
Полюбить мир в его красоте – легко, а полюбить таким, как он на самом деле себя проявляет – уже совсем другая задача.
“Как, прекрасен этот мир?”